— Джерси, ты крутой сукин сын! — радостно воскликнул Джин, когда камень попал в банку. У него была привычка подхватывать какие-то словечки и использовать их по любому поводу, пока всех окружающих не начнет тошнить. Фраза этой недели — «крутой сукин сын». Маме лучше об этом не знать.
Полет камешка сквозь кукурузные листья Ким сопровождает коротким одобрительным свистом. Её фишка  — постоянно доказывать, что она лучше брата, да и Джерси тоже. Громче свистит, ловчее лазает по деревьям, быстрее бегает, яростнее бьется. Она получает удовольствие от игр с мальчишками, но одна её часть — та, которую брат презрительно зовет «морской ракушкой» — раз за разом напоминает, что она не такая, как они. Ким из-за этого жутко злится и стремится показать, что это ничего не значит и она ничем не хуже.
На повороте она лицом к лицу сталкивается с духом, похожим на скопление зеленоватого тумана, в котором едва-едва угадываются очертания дряхлого старичка, и от неожиданности едва не теряет управление велосипедом.
— Ким, ты чего там встала? — несется впереди голос брата.
— Мне показалось, в кустах был кролик!
Джин притормаживает.
— Дура, какого кролика? У нас тут только зайцы!
— Ну зайца, подумаешь, велика разница… — недовольно бурчит она в ответ.
Она не сможет точно сказать, когда начала видеть странные вещи, но в первый раз жутко испугалась, разревелась и побежала утирать сопли о мамину юбку. Когда она успокоилась и объяснила, отец попросил Джину об этом не рассказывать. Разумное решение, Джин — тот еще болтун, прознай он о её особенностях и через пару дней о них бы знали даже бродячие кошки. И Ким бы стали называть чокнутой. Она точно не знает, что значит это слово, но у заправки живет кривой как коряга дядька Рон, про которого говорят «чокнутый» — он всегда один, грустно бредет вдоль дороги.
Ким рисовала своей голове красочные картины безрадостного и очень одинокого будущего в комнате с мягкими стенами, и это грозило унынием. К счастью, спас Джерси, вспомнивший про птенцов.
Уоллис, Долорес и Сухарь. Джин понятия не имел, как отличить мальчика-птенца от девочки-птенца, тем более, когда они лысые и сморщенные, но искренне верил, что Долорес — восхитительное имя, так звали бабушку близнецов, которая жила в другом городе и поэтому навещала их редко (к счастью, она любила тискать за щеки до синяков), но стабильно присылала дорогие подарки но Рождество и День Рождения, что автоматически наделяло её статусом святой в глазах семилетнего мальчика. Ким не отличалась развитым воображением, она бы всех троих назвала Сухарями — такими те были тощенькими, когда они их нашли.
— Я как раз сэндвич с тунцом утащил!
Чем кормить птенцов они тоже представления не имели  (только слышали где-то краем уха, что пищу нужно пережевывать), так что угощали малышей тем, что ели сами. Если кто-то из них выживет после такой экстремальной диеты (ветчина, сосиски, огуречный салат, чипсы) — это будет большой удачей.
На полпути Ким таки обогнала велосипед братца и оказалась далеко впереди, тот возмущенно кричал вслед, что это нечестно, у него же дополнительный груз, и даже предложил Джерси пробежаться пешочком.
Ким обернулась всего на секундочку и показала язык:
— Это за дуру!

— Не, не говорил, — Джин пожимает плечами. — Зачем? Мне и тут хорошо. Да и в прошлом году Ким с другими девчонками устраивала на нас по ночам набеги, — он тяжело вздыхает.
Показавшийся из-за зарослей сарай, ветхий, с пустыми глазницами окон, походил на древнее исполинское чудище — лучшего места для того, чтобы укрыть беззащитных птенцов от напастей и не придумать, какому зверю хватит храбрости подойти к этой скрипучей, завывающей из-за сквозняков громадине? Укладывая велосипед в зарослях плюща, Джин улыбался, преисполненный гордостью за их крепость, способную устрашать врагов одним своим видом. Правда, врагов пока не наблюдалось, они все разъехались по лагерям, но вот когда они вернутся и попробуют сунуться к ним… Джин предвкушал, как будет обстреливать их из укрытия, а Ким тем временем заметила, что Джерси что-то притих. Лишь бы не готовил какой-нибудь гаденький сюрприз.
— Джерси, ты там живой?

Джерси был достаточно жив, в отличие от той, кто была с ним.

Джин всегда был впечатлительным ребенком и, как оказалось, более впечатлительным, чем Джерси. Его почти сразу стошнило, хорошо что успел за порог выскочить. Ким впала в оцепенение и стиснула пальцами края футболки. Первой её мыслью было «Где она?», речь шла не о той Лиз (а кто это мог быть, кроме неё?), что лежала перед ними, голая и скрюченная, а о другой, Лиз-после-смерти, которую Ким лихорадочно искала взглядом. Как же давно она тут лежит? Нос уловил знакомый запах — так же пахло из квартиры соседей, когда те уехали на три недели, оставив дома собаку — бедное животное сдохло от тоски и жажды. Ким с тех пор обходила этих живодеров стороной, а Джин предлагал измазать их дверь дерьмом.
В какой-то момент в её голове что-то щелкнуло, и она — ХАААА — громко выдохнула, шлепнув себя по щекам с такой силой, что тут же обожгло ладони. Из-за двери по-прежнему доносились булькающие звуки вперемешку со всхлипами.
— Нужно кого-то позвать! — наконец выкрикнула она и рванула из сарая, понимая, что если еще пару минут проторчит здесь, слушая, как блюет брат — её тоже стошнит, желудок уже сжимался.
Вообще отправиться за взрослыми именно ей было логичнее — она ездит быстрее Джина, даже если на багажнике того не сидит Джерси, что бы брат там ни ворчал после проигрыша в очередном заезде. Но дело сейчас даже не в скорости — Лиз уже умерла, ничего не случится, если прождет лишних десять минут — просто Ким разрыдается, обязательно разрыдается, она будет реветь как детсадовка, и даже в такой момент ей очень не хочется так низко пасть в глазах мальчишек.
Она даже не заметила, что в колесах застряла пара веток, а в её волосах запутались листья.
— Сторожите! — крикнула она напоследок, а Джин уставился на её стремительно удаляющуюся спину мутными, застланными слезами глазами, и истерично выкрикнул:
— Дура! Кому нужно воровать мертвяка?
Но он бы всё равно сейчас никуда не поехал — руки, ноги, губы, весь его организм сотрясала мелкая дрожь. Потребовалось еще несколько минут, чтобы унять зубную чечетку.
Первая внятная мысль наполнена беспокойством — а как там Джерси? Вторая, пропитанная ужасом — а как же птенцы? Вдруг тот, кто оставил Лиз, и с ними сделал что-то нехорошее? А если нет, то сколько бедняжки пробыли там, как же это отразится на их хрупкой детской психике?! И он пошел в сарай, осторожно, на с трудом сгибающихся ногах.
— Джерс, — он хлопнул друга по плечу с большей силой, чем следовало, и сам вздрогнул вместе с ним.
Поискав глазами гнездо он обнаружил его — и своих маленьких подопечных — нетронутым, на том же месте. С губ сорвался вздох облегчения. Он представил, как сюда ворвутся взрослые и будут, как в криминальных сериалах, все топтать, изучать каждый уголок, наверное, на гнездо даже внимания не обратят и кто-нибудь его раздавит.
Он осторожно поднял гнездо, успокаиваясь от звучащего из него требовательного писка, и передал его впавшему в молчаливое оцепенение Джерси.
Еще один хлопок.
— Джерс, — уже более твердо. — Иди на улицу, Джерс.
Чувствуя, как голос наполняется уверенностью, он невольно собой восхитился — надо же, совсем как взрослый.
Храбрый до тех пор, пока не вспоминает о Лиз.
Джин тоже выходит из сарая и присаживается на землю, опираясь спиной о стену. Сидит минуту, две, десять. Никак не может успокоиться, думая о мертвой девочке. Почему-то даже лицом к лицу она — то, что от неё осталось — пугала не так, как находясь там, у него за спиной. Как укор тому, что он струсил, не остался, а она ведь там совсем одна, и вся поломанная.
Измучившись совестью, он решил вернуться в сарай, вслух подбадривая себя примерно так же, как это делал Джерси.
— Ну подумаешь, мертвая… Мертвые страшные только в фильмах про зомби, а сейчас что она мне сделает? Она-то ничего, а вот тот… — он замер на секунду, пораженный внезапной мыслью. Где тот, кто поломал Лиз? Почему он её тут оставил? А вдруг он вернется, чтобы спрятать её получше? Так вот, что Ким имела ввиду, говоря сторожить!
Ким, конечно, ничего такого ввиду не имела, но Джин преисполнился чувством долга. Ощутил себя героем, представляя, как он, прикрывая собой и Джерси, и Лиз, будет отбиваться от страшного-престрашного чудовища. А кто, кроме чудовища, может обидеть маленькую девочку? Нет, конечно, обстрелять из водяного пистолета можно, или жвачкой волосы залепить, но что бы так!.. За что? Лиз, конечно, не очень симпатичная, и до ужаса скучная, но ведь в жизни никого не обидела, он-то знает, он видел, как она кормила бродячую кошку и собирала домик для её котят!
Он вошел в амбар и решительным шагом направился к телу. Обиднее всего, что монстр оставил её вот так. Преодолевая дрожь и отвращение (пахла она просто ужасно), он опустился перед ней на одно колено и ладонью прикрыл глаза. Её кожа была, как воск, и как будто с трудом держалась на мясе. Он прогнал мысли о том, как та будет отслаиваться, иначе бы его снова стошнило.
Немного подумав, он стянул футболку и накрыл ею лицо Лиз. Он не знал, что тело трогать нельзя, но если бы знал — всё равно накрыл, потому что все на свете девочки, кроме, разве что, его сестры, хотят быть красивыми и вряд ли обрадуются, если кто-то увидит их такими. Лучше уж совсем без лица, чем с таким.
Джин сел напротив накрытого тела, уставился в пол с угрюмой решимостью и просидел на месте до самого возвращения Ким, которая притащила с собой маму, папу, похожего на пивную бочку шерифа Макмиллана и коронера с лысиной настолько выдающейся, что ничего другого Джин о нем не запомнил.
Взрослым так и не удалось отцепить Ким от велосипеда, она вцепилась в руль с такой силой, что побелели пальцы. Джин не слышал, и мама с папой не слышали, но всю дорогу от сарая она кричала, кричала во все горло, и всё время в её голове билось навязчивое и громкое, как удары наковальни «Где? Где? Где же она?». А сейчас Ким затихла, и высматривала Лиз в стене сарая, будто решив, что та притаилась в зазоре между досками.
Мама близнецов, бледная, взволнованная, причитающая, сгребла в охапку Джина, а заодно и Джерси, и всё приговаривала:
— Бедные, бедные, бедные… Не должны дети такое видеть.
Шериф даже забыл наругать Джина за то, что тот трогал тело.

Две ночи подряд Джин мочится в постель.
Просыпался в полубреду, не различая, реальность это или сон, беспомощно глотал воздух сухими губами, как выброшенная на берег уже полумертвая рыба, и чувствовал, как по ногам растекается тепло. И лежал с этим ощущением, пока не становилось холодно, тревожно вслушиваясь в дыхание спящей у противоположной стены Ким.
Ким спит глубоким сном без сновидений и дышит напряженно и будто с усилием, как будто кто-то невидимый давит ей на грудь.
Две ночи подряд Джин мочится в постель, молча лежит, а потом поднимается и ликвидирует неприятности, никому не говоря ни слова. Наутро мама, конечно, обнаружит еще влажные простыни и пижамные штаны в стирке, но это же мама, дальше неё эта постыдная тайна не уйдет. Она покачает головой, нервно вздохнет, и никому ничего не скажет.
Ким, наверное, если узнает, тоже никому не скажет, но не хочется давать ей лишних поводов считать его слабаком (больше, чем обычно).
На третью ночь он дает слабину и, закончив возиться с простынями, тормошит сестру.
- Ким, ты спишь? – спрашивает он, стискивая её плечо.
- Уже нет, - мрак комнаты прорезает усталый, полусонный вздох. – Чего тебе?
- Можно мне лечь с тобой?

Потом были похороны, и все с понурыми лицами потели под солнцем в своих плотных черных костюмах, и Джин спрашивал себя, потому ли они хмурые, что Лиз умерла, или потому, что ткань противно липнет к мокрой спине. У одной дамы потек макияж.
Ким нервно сжимала руку брата (и её рука была такая же потная, как у него, но холодная, очень холодная), и сверлила взглядом крышку гроба, с застывшим на лице выражением мрачной сосредоточенности, будто пыталась решить мудреную задачку по математике и понимала, что этого врага ей не одолеть. Джина эта новая, странно тихая Ким очень беспокоила. Хотелось бы обсудить вопрос с Джерси, но мама вцепилась в его плечи и не отпускала от себя ни на шаг.
Удалось выцепить его взглядом из толпы и помахать рукой, за сорвавшееся с губ, слишком громкое для такого места и события «ЭЙ, ДЖЕРС!» он был награжден суровым  мы-поговорим-об-этом-позже взглядом отца.
Слава богу, он заметил поданный Джерси знак.

- Быстрее, чего ты там копаешься? – шикнул он на Ким, комкавшую на своей кровати одежду.
Полчаса назад мама заходила пожелать им доброй ночи, и Ким обняла её крепко-крепко,  поцеловала в щеку, еще и добавила «Я люблю тебя, мамочка». Для неё это было несвойственно, и вообще она весь вечер была такая покладистая, что Джин подумал, будто она заболела, а родители вроде как даже лучше себя почувствовали. Два дня назад к ним заходил шериф, но не стал ничего спрашивать о Лиз, вместо этого сказал, что хорошо быть веселыми гоняющими по всей округе детишками, но на некоторые время им стоит унять пыл и не волновать взрослых. «Мы все сейчас, как на иголках, так что не добавляйте нам проблем, сорванцы» - сказал он и потрепал Джина по волосам.
- Я закончила! – сообщила Ким и довольно ухмыльнулась.
На кровати она соорудила из вещей нечто, что под одеялом, в полной темноте, при наличии проблем со зрением и умственной отсталости можно было бы принять за спящего ребенка. Джин фыркнул.
- Давай уже! – сказал он, влезая на подоконник и прицениваясь к вьющемуся по стене плющу.
Они не раз уже проделывали это, правда, сегодня впервые ночью, с фонарем в зубах и дождевике. Вечером погода сменилась и уже начал накрапывать дождик.

- Дурацкий дождь!
Ким стянула капюшон, потому что он перекрывал обзор, пару раз она чуть не въехала в дерево, а теперь ко лбу липли мокрые волосы.  Джин примостился на багажнике, близнецы решили, что лучше ехать на одном велике, ну а Ким ни за что не села бы назад.
На горизонте показался дом Вудстоков и заговорщически приоткрытое окно комнаты Джерси.

Ким не может сдержать смешка. Сандерсы расположились прямо на полу, мокрые, замерзшие (У Джина из носа свисает внушительных размеров сопля), а Джерси даже полотенца не предложил – вывалил на них свои размышления, стоило только в комнате оказаться, ни «привет» тебе, ни «как доехали?». У Ким с каждой секундой было все больше поводов обижаться, но самой оскорбительной ей показалась теория об инопланетянах. И ради этого они обманули родителей (в очередной раз), вылезли из кроватей и помчались в ночь зарабатывать простуду? Осенью она может и порадовалась бы возможности отлежаться денек другой, даже если бы пришлось глотать мерзкий рыбий жир, но летом? Ни за что.
- Ты совсем дурак? Какие инопланетяне? Забыл, где мы живем?
В этом городе найдется тысяча и одна причина для того, чтобы с маленькой девочкой – да с какой угодно девочкой и не только – случилось несчастье. Установленными правилами и мерами предосторожности (подробная лекция родителей, объясняющая, почему не стоит подходить к мистеру Уиллису, если у тебя идет кровь, и топтать клумбу миссис Кловес; святая вода и серебряный крест в аптечке в ванной) поддерживается зыбкое спокойствие, но своим, родным чудовищам нельзя доверять на сто процентов, даже если вы на одном горшке выросли. Что уж говорить о заезжих или, там, о плотоядных помидорах? А риск, появляющийся с началом брачного сезона у оборотней?
И Ким была достаточно сообразительной для того, чтобы успеть осознать – люди с такой же охотой причиняют друг другу боль, как это делают монстры. Напомнить Джерси, как его поколотили в прошлом году старшие мальчики просто за то, что им не понравился его взгляд? Хотя он даже не на них смотрел. Впрочем, повода зайти так далеко, как зашли с Лиз, Ким пока придумать не могла.
Против воли она зацепилась за мысль о том, что Лиз может быть живой, ну, или хотя бы не до конца мертвой.
- Литургический сон! – вдруг воскликнул Джин и подскочил на месте. – Ким, помнишь мы по телику видели? Девочка умерла, её похоронили, а оказалось, что она очень-очень крепко уснула и проснулась в гробу!
У него аж дыхание перехватило от мысли, что где-то там под землей может лежать Лиз и молотить кулаками о крышку. На замечание о том, что гроб может быть пустым, он не особо концентрировался, в конце концов, Джерс тот еще выдумщик.
Ким рассеянно заморгала и после нескольких секунд ошарашенного молчания щелкнула брата по носу.
- Летаргический, ле-тар-ги-чес-кий, дубина.
В очередной раз показав, что она в чем-то чуточку лучше брата, Ким немного расслабилась, даже улыбнулась едва заметно.
- Чего лыбишься? У нас тут дело серьезное, а она лыбится! – с притворным возмущением вскричал Джин и глянул на увлеченного копающегося под кроватью Джерси в поисках поддержки и одобрения, которых, конечно, не дождался.
- Ш-ш-ш-ш, - Ким прижала указательный палец к губам. – Чего разорался? Взрослых разбудишь, проблем тогда не оберемся.
К выводам Джерси она отнеслась с львиной долей скептицизма, но согласилась с тем, что сгонять на кладбище правда стоит. На всякий случай. Ким представила, как они будут копаться ночью, под дождем и в грязи, среди могил и скрипнула зубами. Что было страшно от одной мысли – это мягко сказано, но она уже здесь и не хочется выглядеть слабовольной трусихой, её же потом засмеют. Джин наверняка пойдет, у него вон коленки трясутся, но он пойдет, упрямый осел, как же она его одного оставит? Как она ему, дураку неуклюжему, доверит свой драгоценный велик?
- Что поделать, придется ехать. Вы ж без меня в беду попадете.
Джин резко кивнул, выражая то ли готовность отправиться навстречу приключениям, то ли согласие с тем, что без сестры он соберет все неприятности в округе – он сам не до конца понял. В Ким же появилось мрачное предчувствие того, что в беду они сегодня точно влипнут, и, возможно, одними синяками от отцовского ремня на заднице отделаться не выйдет.

Джин очень сильно не хотел этого делать – как-то не по-мужски – но вид удрученного Джерси не могу оставить его равнодушным, поэтому он присел рядом, прижался к его плечу своим и успокаивающе произнес:
- Ну, не переживай так.
Ким подошла с другой стороны и дружески хлопнула Джерси по спине.
- Завтра еще сходим. Только возьмем с собой нормальные лопаты. Ты правда думал, что этим дерьмом можно до нее докопаться? – Ким есть Ким, она просто физически не способна перестать вредничать, даже когда это явно лишнее.
Она ощутила странное удовлетворение, когда использовала запрещенное слово «дерьмо». Повторила еще несколько раз про себя: «дерьмо, дерьмо, дерьмодерьмодерьмо».

Близнецы бросились наутек следом за другом, причем Джин сопровождал побег оглушительным визгом, он-то конечно думал, что это устрашающий боевой клич, но реальность жестока. Погода сыграла с Ким злую шутку – из-за дождя земля размокла и превратилась в настоящий грязевой каток, так что где-то на полпути она споткнулась и шлепнулась лицом прямо в кишащую червями жижу. Особой брезгливостью она никогда не отличалась, но это было попросту обидно; она даже порадовалась, что оказалась в самом конце и мальчишки не стали свидетелями этих кратких мгновений позора. Она утерла грязное лицо грязным рукавом, что нисколько не помогло ситуации, вскочила на ноги и бросилась, как ей казалось, следом.

Мальчишки добрались до великов первыми и как-то так вышло, что Джин не задумываясь плюхнулся на багажник велика Джерси. Он почувствовал себя как-то странно, нарушив устоявшийся порядок вещей. Неправильно.
Они рванули с места – яростно крутящий педали Джерси и не менее яростно хватающийся за его дождевик Джин, другой рукой все еще сжимающий совершенно бесполезную лопатку – и конечно Джин был абсолютно уверен, что Ким тоже с ними. Когда он обернулся проверить и перекинуться с сестрой парой слов о том, что они прям как настоящие расхитители гробниц, его ждал сюрприз.
- Стой! Где Ким?

А Ким поняла, что она окончательно и бесповоротно потерялась в этом лабиринте могил, а еще ей показалось, что поблизости раздаются тяжелые шаги старика, поэтому она спряталась за ближайшим надгробием и прикрыла голову руками, пытаясь слиться с окружением. Она представляет, что сидит дома в шкафу или под кроватью, и они с Джином всего-навсего играют в прятки, поэтому нужно сидеть тихо-тихо, ни всхлипов, ни ругательств, ни нервного хихиканья, иначе братец её найдет и даст сочного щелбана, как умеет только он. На секунду – всего на секунду – она вспоминает о большой лопате старика Джереми и нервно щелкает зубами.
Потом за спиной раздается голос – скрипучий и пожилой, но какой-то уютный, как старое кресло-качалка – и она вздрагивает, и сильнее вжимается лицом в колени, мечтая стать маленькой-маленькой, как бактерия, как атом, такой маленькой, чтобы казалось, будто и нет её вовсе.
Она не сразу понимает, что голос не тот.
- Ой, ты ж подружка моего внучка, да? Джерси мой внучок, так давно его видела, он уже теперь такой большой стал…
В первую секунду она хочет ответить, но зажимает рот ладонью, осознавая, кто с ней говорит. Что с ней говорит.
На самом деле призраки часто пытаются заговорить с живыми, но со временем это превращается в поток мыслей в пустоту. Ким уже успела усвоить, что не стоит давать знать, что она может их слышать – за много лет нежизни те успевают сильно соскучиться по простой человеческой беседе, липнут потом как жвачка к волосам. 
Поэтому Ким молчит, слушая, как призрачная бабушка её друга предается воспоминаниям. Она помнит каждый-каждый приход родных к её могиле, она помнит Джерси в пеленках, Джерси в больших подгузниках, Джерси плачущего от того, что он не хочет быть здесь, а хочет пойти гулять с друзьями. И о Джерси милом, о Джерси вредном, о Джерси черством она отзывается с одинаковой нежностью, как позже о своем сыне – папе Джерси – и находит даже пару милых слов для невестки. Ким тонет в этом потоке слов.
Ей кажется, что бабушка Джерси очень любит этот мир.
«Вот бы и мне так», думает она, чувствуя укол зависти.
- Ты что тут делаешь, девочка?
Над ней нависает скрюченная тень – на этот раз вполне материальная – и Ким не кричит только потому, что страх сковал горло.

- Ты уж прости, что так бедно… Гости у меня, как ты понимаешь, бывают не очень часто, - старик Джереми ставит перед ней на стол большую чашку, до краев наполненную горячим чаем, в который он щедро бухнул несколько ложек меда, и блюдце с печеньем с клубничным джемом.
Ким глядит на все это с подозрением, но она промокло, замерзла, а все это выглядит ну очень соблазнительно. Она греет о чашку руки и посматривает на могильщика с опаской. Вдруг он пытается усыпить её бдительность: в чашке снотворное, а под столом пила, и он планирует сделать из косточек Ким светильник, туалетный столик или еще какую-нибудь мрачно-злодейски-стильную вещь?
- Не гляди ты так, - старик смеется и Ким с изумлением наблюдает, как улыбка сглаживает морщины на его лице и в глубине мутно-голубых глаз посреди ночи скачут солнечные зайчики, - Вечно вы, детишки, шпыняете тут, одни проблемы от вас. А если б я тебя с гулем спутал? – его лицо становится суровым, но как-то по-отечески, будто он журит нерадивую дочь.
Ким жгуче краснеет и бормочет извинения, глядя прямо в чашку.
- Ну и что ты тут забыла, да еще в такую погоду?

Ким поперхнулась, попыталась утопиться в чашке, а когда не вышло – закрыла покрасневшее до кончиков ушей лицо руками и начала медленно раскачиваться из стороны в сторону, тихонько, как мантру, бормоча под нос «идиотыидиотыидиоты». Итоговая картинка выглядела так: Ким умирала от неловкости, мальчишки несмело топтались на пороге, не зная, куда им еще деваться, а старик Джереми после нескольких секунд замешательства расхохотался и продолжал смеяться, пока из глаз не полились слезы,  и потом еще чуть-чуть. В конце концов, он, кряхтя, поднялся со стула, проковылял к мальчишкам, потрепал их по волосам широкой мозолистой ладонью, назвал благородными рыцарями и крайне официальным тоном пригласил выпить чаю и подсушиться у очага, не то они заболеют.
Старик оказался действительно приятным собеседником, он даже выслушал бестолковую историю Джерси об инопланетянах и ни один мускул на его испещренном морщинами лице не дрогнул, только в глазах на секунду полыхнули веселые искорки, но воодушевленный наличием (наконец-то!) внимательного слушателя Джерси этого, кажется, не заметил. Ким тихо похихикала в кулак. Джин звонко чихнул до звона в голове и утер рукавом потекшие сопли. Кажется, мы знаем, кто завтра будет лежать под одеялом в медово-уксусном (по рецептам бабули) коконе с высокой температурой. Джереми предложил ему салфетку.
Как-то за беседой время прошло незаметно – у старика редко бывала компания, но хватало историй, которыми можно поделиться. В основном из жизни кладбища, со всякими тошнотворными подробностями – нет ничего более привлекательного для парочки сорванцов, обожающих такие вещи.
Небо развиднелось и покрылось предрассветной розовой дымкой и вот тогда они по-настоящему забеспокоились, потому что все трое улизнули из дому в дождь, в то время, когда весь городок стоял на ушах из-за несчастья с Лиз. Что, если отец близнецов решит заглянуть в их комнату перед работой и не обнаружит детей на месте? Воображение Джина рисовала живописные картинки включающие в себя машину скорой помощи, грузную фигуру шерифа, бледную маму в кресле и дрожащие руки отца. Джин аж сам задрожал.
Что уж говорить о том, какой вой могли поднять родители Джерси, которые относились к непоседливости отпрыска с куда меньшим спокойствием.
В общем, детишки в спешном порядке собрали подсохшие вещи, извинились перед Джереми и поблагодарили за печенье, пообещали, что с ними все будет хорошо и они обязательно позвонят, как доберутся до дома (оказывается на кладбище можно позвонить, представляйте? прям сюда, в сторожку), и вскочили на велики.
Близнецы добросовестно сопроводили Джерси до дома, Джин даже помог ему влезть в окно, и на этом распрощались, надеясь, что для друга их ночное приключание не закончится суровым наказанием.
А вот их дома ждало оправдание самых мрачных предположений Джина – мама, правда, пока не торопилась умирать, но её глаза покраснели и веки распухли, а отец, стоило нерадивым детям только показаться на пороге, вцепился в свой ремень.
Джин вопросительно, с надеждой глянул на сестру, как бы спрашивая, может им стоит прямо сейчас убежать и потусоваться где-нибудь, пока родитель не остынет? Ким только качнула головой и сжала покрепче его руку, решив со всей своей решимостью, какая только может быть у маленькой девочки, встретить наказание.