Она путается в вязком полумраке зала, выходя из подсобки. Глаза понемногу привыкают к такому освещению, различая отдельные предметы, однако до тех пор Вуд успевает врезаться в пару кресел, пробираясь сквозь толпу к своей крохотной сцене.

- Прошу прощения, - шепчет она мужчине, сидящему возле фортепиано, после того как задевает его бедром. Он пьяно улыбается, а после пытается «извинить» её смачным шлепком, однако Хелен к тому моменту уже успевает прошмыгнуть мимо.

Шумно. Как и всегда в такое время. Табачный дым смешивается с перегаром, запахом пота и пылью с шахт, и всё это запутывается в кудрявых волосах девушки, небрежно лежащих на плечах. Она едва заметно морщится. Больше напоказ и для успокоения своей совести, конечно, где-то в глубине души ей это нравится. Насколько, что она продолжает приходить сюда едва ли не каждый вечер. Выслушивает хамские шутки, термит пьяных гостей, и улыбается, улыбается, исключительно искренне и наивно.

- Что ж, надеюсь, Вы не успели заскучать!

Не дожидаясь ответа, который она бы вряд ли получила, Хелен отодвигает табурет от фортепиано и садится на него, положив на ноги гитару. Алый лаковый инструмент послушно ложится на бедро, затянутое обтягивающим платьем, а пальцы девушки - на струны. Вступление. Сегодня её голос чист, натянут, словно тетива. Сегодня ей хочется петь.

- Ее улыбка навеяла мне детские воспоминания,
Где все было свежо, как ярко-голубое небо…

Песня, взорвавшая чарты прошлых лет, тонет в гуле и возгласах посетителей. Сложно надеяться на достойное признание в месте, подобном этому, но Хелен продолжает петь, абстрагировавшись от внешнего шума. Из зала слышны редкие подпевания.

- Сейчас и после, когда я вижу ее лицо, оно возвращает меня в далекий мир.
И, если бы я смотрел слишком долго, я бы наверняка сломался и заплакал,
О, моя милая малышка, о, моя сладкая любовь...

Не самая лёгкая в игре песня, тем более на акустике, но Вуд достаточно умела, чтобы не испортить всё выступление. Перебор за перебором она подбирается к завершающим строчкам, и её дрожащий голос постепенно затухает.

- Куда мы идем? Куда мы идем?
Моя милая малышка, моя милая малышка...

Еще через несколько песен Вуд покидает сцену, сопровождаемая редкими и едва слышимыми аплодисментами. С лёгкой тоской она сознается себе, что «вот она, высшая точка твоего триумфа», но эта мысль надолго не задерживается в голове, оставляя после себя неприятный осадок.

Обычно она не позволяла себе отдыхать, тем более пить на рабочем месте. Однако сейчас в школе каникулы, девушке не нужно корпеть над бумагами и придумывать, чем же еще удивить этих маленьких засранцев, а потому она может позволить себе расслабиться. Сев с края стойки на единственный свободный стул, она подзывает к себе бармена и заказывает почти детскую, невинную сангрию.

- Пусть Билл вычтет из зарплаты, - улыбается она, забирая высокий стакан и поворачиваясь лицом в сторону зала.

Бар - место, которое отражает истинное положение дел в городе. Здесь же он не пустел никогда, и десятки рабочих, водителей, просто граждан просаживали деньги, инвестируя их в утреннее похмелье. Сегодня Хелен не исключение. Вскоре она через толщу собственных мыслей слышит, как мужчина рядом просит сменить пепельницу, и переводит на него взгляд. Глаза чуть слезятся от табачного дыма, он забивает нос, но вдруг Вуд так сильно захотелось курить. Не то чтобы она часто это делала, но внезапную горечь в горле можно было заглушить только так. По крайней мере, сейчас. Девушка ставит полупустой стакан на столешницу и вполоборота поворачивается к мужчине, закинув ногу на ногу.

- Сэр, не угостите сигаретой? - спрашивает Вуд, чуть виновато улыбнувшись, будто школьница, и искренне надеясь, что это не отец и не родственник одного из её учеников.

Отредактировано Helen Wood (2017-07-12 19:55:16)